Почивалин Николай Михайлович - Рассказ По Случаю
Николай Михайлович ПОЧИВАЛИН
РАССКАЗ ПО СЛУЧАЮ
Судите как угодно, но поэты все-таки чувствуют тоньше, чем обычные
люди, - убежденно, без малейшей рисовки сказал знакомый поэт; с
благородной сединой по пышной темной шевелюре, с крепкими, умеющими
поработать скулами, он легонько повел широкими плечами - что, мол, есть то
уж есть, и ничего с этим не поделаешь, усмехнулся: - Не сочтите, конечно,
за нескромность. Дядька я, как видите, - не хилый. Особой
сентиментальностью не отличаюсь, нервы в порядке. И все же, под
настроение, какая-нибудь падающая и тут же тающая снежинка способна
увлажнить мне глаза. Вот так!..
Спорить не хотелось, хотя, признаюсь, меня - относящегося к большей
части рода человеческого, к непоэтам, - такая категоричность немного
покоробила. Спорить же не хотелось прежде всего потому, что о некоторых
вещах говорить применительно к себе - как о той же упомянутой снежинке, к
примеру, - по-моему, неловко. Даже при всех извинительных экивоках.
Вернулся я домой с литературного вечера, где этот разговор в перерыве и
состоялся, сел работать - не работается. Закурил, заходил из угла в угол,
сам же себе и удивляясь: неужели такая самодовольная ерунда задела? Ну
считай себя самым тонким - и бог с тобой!..
Нет, опять, будто наяву, услышался убежденный голос.
от убежденности, возможно, и несколько снисходительный; увиделся и сам
стихотворец - плотный, внушительный, превосходно себя чувствующий в любых
ситуациях.
Ага - стоп! Задело-то, оказывается, не то, что тебе в числе всех
обычных смертных отказано в тонкости, - вполне возможно, что какая-то
повышенная тонкость, сверхтонкость кому-то и присуща, - причина-то в том,
что рассуждал о ней, самопричислившись к избранным, именно он. До слез
умиляется при виде тающей снежинки и одновременно - на шестом десятке,
шумно отметив недавно собственную серебряную свадьбу, - оставляет жену,
взрослую дочь и маленького внука, не менее шумно женится на молоденькой.
Да нет же, я, не ханжа, допускаю, вполне допускаю любовь мгновенную,
любовь-ураган, но что-то - в этом конкретном случае - тонкость начинает
представляться несколько утолщенной!..
С облегчением рассмеявшись - словно решил трудную задачу, сел за
работу, и она снова не пошла. Безо всяких ассоциаций либо наоборот - по
прямой ассоциации педумал, вспомнил о самом обычном человеке: почти таких
же лет, ни по виду своему, ни по профессии, весьма далекой от поэзии, ни
по общей культуре, наконец, никакой вроде бы особой тонкостью не
отмеченный, он при таком невольном сопоставлении оказывается куда тоньше,
нежели одухотворенный служитель муз! Вспомнил я о Михаиле Михайловиче,
вероятно, еще и потому, что написал о нем рассказ - ничего не трогая в
нем, включаю в книгу. Сделав только необходимую оговорку:
фамилии в рассказе изменены, привнесены некоторые не очень существенные
детали, - все остальное документально, написано со слов самого Михаила
Михайловича и ему же первому и прочитано. После чего, грустно покачав
головой, он сказал:
- Ладно, сосед, - печатай. Стыдиться мне нечего:
все правда.
* * *
- Дядь Миш, я сейчас выйду, иначе вы тут но повернетесь, - говорит
Галина; она стоит у плиты, помешивая одной рукой в кастрюле, а вторую,
левую, держит на выпуклом грузном животе, плотно обтянутом лиловой
фланелькой халата. - Вон я какая тумба стала.
- Дак я бочком, - отвечает Михаил Михайлович, осторожно пробираясь к
холодильнику, и утешает: - Это ничего, Галь. Разродишься и опять как
тростиночка станеш
